Моя маленькая сестричка. Письмо десятое.

Сейчас уже вечер, моя маленькая сестричка, и я могу с гордостью сказать, что мой сегодняшний день прошел не зря. Я объехал три воинских части, и нашел склад оружия и боеприпасов. Взял два АКСУ и запас патронов к ним. Нет, я не собираюсь стрелять с двух рук, как показывали в боевиках, но если с одним из них что-то случится, у меня будет запасной. Так, что я теперь экипирован полностью. Я перебрал, смазал и зарядил все свое оружие. Сейчас весь арсенал передо мной. Два охотничьих ножа, два мачете, два автомата Калашникова, пистолет Макарова и конечно дробовик.
Не хватает только автомобиля, но я думаю, что смогу завтра решить этот вопрос. Я внезапно вспомнил,  где у нас в городе есть автосалон Порше. Там, наверняка осталось несколько интересующих меня тачек. Странно, почему я не додумался до этого раньше?

В Днепропетровске сегодня целый день дождь, очень противно и сыро. Я сижу возле горящего камина (спасибо за него покойным хозяевам дома) и готовлю себе на ужин гречку с тушенкой и овощами. Как я тебе и обещал, больше никакого алкоголя! Только кофе. Баночка с чаем «Поцелуй на ночь» тоже передо мной. Я не пью чай, но иногда открываю крышечку и вдыхаю его аромат… Это меня немного успокаивает. Почти все уже готово и я не перестаю волноваться, как подросток, перед первым свиданием.
Я так давно не видел ее, что почти забыл, как она выглядит. Я забыл все то, что раньше было для меня священным, забыл моменты, которые несколько лет, каждый день перебирал в памяти, как четки. Забыл ее прикосновения, вкус ее губ, ощущение ее тела под своими руками…Я уже не испытываю никаких чувств, только помню, что когда-то очень сильно любил ее. Кажется, Сомерсет Моэм сказал: «Как горько смотреть на женщину, которую когда-то любил всем сердцем, всей душой — любил так, что ни минуты не мог быть без нее, — и сознавать, что ты ничуть не был бы огорчен, если бы больше никогда ее не увидел. Трагедия любви — это равнодушие».  Сейчас, как никогда, я понимаю эту фразу. И только запах чая является связующим звеном, между мной теперешним и тем, совершенно мне чужим человеком, которого я когда-то так сильно любил. И еще расческа. Я причесываюсь ею по утрам. Я с фотографической точностью помню, где и когда она мне ее подарила, но это уже абсолютно не важно.

Я не перестаю думать, что буду делать, когда встречу ее? Проще всего, если она окажется инфицированной. Тут совершенно ясно, что делать. Если она здорова и в сложной ситуации, я постараюсь уговорить ее вернуться со мной, в этот дом, где я заготовил достаточно припасов, чтобы спокойно дождаться того момента, когда все зараженные умрут от истощения. Если, для того, чтобы она поехала, мне придется взять еще нескольких человек, я соглашусь. Это не проблема. При необходимости я смогу добыть еще еды и дров, для готовки. Самой дурацкой будет ситуация, если она в безопасности и у нее все хорошо. Я хочу просто увидеть ее, поговорить с ней и если кто-то встанет у меня на пути… Я никогда не хотел причинять вреда никому из ее близких, хорошо относился к ее мужу, но я очень не люблю, когда кто-то мешает моим планам. Сейчас, я настроен очень решительно, и я привык убивать. Мне приходилось убивать и не зараженных людей.
Я тебе еще не рассказывал, как это случилось в первый раз? Сейчас как раз есть время и, возможно, это отвлечет меня от моих тревог и размышлений. Это случилось, когда я решил посмотреть, много ли людей осталось в Новоалександровке, и что осталось в местных магазинах. Объехав на мотороллере несколько улиц и увидев только инфицированных, я выехал к магазину. Справа от него стояли столики, для любителей выпить пивка на улице, но сейчас, на одном из них, занимались совершенно другим. Поперек одного из столов, на спине, лежала девушка. Нижняя часть ее тела была обнажена, джинсы и кроссовки валялись рядом. Ее голова свешивалась со стола, на шею был накинут поясной ремень, за который ее держал какой-то парень. Другой мужик, со спущенными до колен штанами, пристроился у нее между ног. Я заглушил мотор метрах в пятнадцати от них.
- А ну, вали отсюда! – крикнул мне тот, который держал в руке ремень, другой рукой достав огромный мясницкий тесак.
Я вспомнил твои слова, сестричка: «Меня, слабую девушку или убьют, или изнасилуют, или и то и другое», и достал пистолет. Выстрелил в того, который насиловал девушку, но промахнулся. В это время, его подельник бросился на меня, размахивая тесаком, и получил две пули в грудь, почти в упор. Знаешь, чем хороши пули у пистолета Макарова. Они обладают останавливающим действием. Тело насильника отбросило назад, хотя он почти добежал до меня. Я повернулся ко второму сукиному сыну, который теперь пытался одновременно бежать и натягивать штаны. Выстрелил ему в спину. Он упал и больше не поднялся. Я, не пряча пистолет, огляделся, не появился ли кто на звук выстрелов и подошел к девушке. Ее голые ноги безвольно свисали с одной стороны стола, а голова, с ремнем на шее, с другой. Первым делом я положил тело вдоль стола. Она была жива, но выглядела очень плохо. Лицо посинело, все сосуды от удушья вздулись. Дышала она прерывисто и хрипло, при каждом вздохе на губах пузырилась кровь, и мне было совершенно непонятно, идет ли кровь изнутри или из разбитых губ. Я аккуратно снял с ее шеи ремень, но дышать она свободнее не стала. У нее явно была раздавлена трахея. Определить точно, сколько ей лет, не представлялась возможным, лицо было сильно разбито, но явно не больше двадцати. Глазные яблоки закатились вверх, так что видны были только белки и нижний край радужки. Ее руки и ноги постоянно дергались.
- Эй, ты меня слышишь – я говорил ей прямо в ухо, придерживая одной рукой голову.
Никакой реакции не последовало. Я совершенно не представлял, что мне дальше с ней делать и меня тоже начало трясти. Намного проще было расстрелять тех двух ублюдков, которые с ней это сотворили, чем расхлебывать последствия своего доброго поступка. Оказать ей какую-либо помощь я не мог, я не знал что с ней, у меня ничего из медицинских препаратов с собой не было. И здесь явно было необходимо хирургическое вмешательство профессионала. Бросить ее и ездить по всей Новоалександровке с криками: «Люди, чья девушка там умирает?» я тоже не мог. Село большое и я скорее собрал бы за собой хвост «черноглазых», чем нашел бы родственников пострадавшей. Короче, я был в полной растерянности. Пока я так стоял, истуканом, в груди у нее что-то сильно забулькало, изо рта обильно пошла кровавая пена. Я понял, что это агония. Несколько секунд я тупо смотрел на нее, а потом поднял пистолет и выстрелил ей в сердце. Девушка в последний раз дернулась и затихла.
- Прости, что приехал слишком поздно – прошептал я, закрывая ей глаза.
В разграбленном сельском магазине я нашел старую, рваную скатерть и прикрыл ею тело. В свой дом, я возвращался в каком-то трансе, катя мотороллер в руках. Мне на встречу, со двора, вышли трое зараженных и я расстрелял их как в тире, абсолютно спокойно, даже не задумываясь о своих действиях. Вернувшись домой, я поставил свой транспорт в гараж, тщательно запер ворота и двери, а потом ужрался вискарем в полное говно!

Вот, такие дела, моя маленькая сестричка. Я очень надеюсь, что у тебя все в порядке и тебе не пришлось принимать таких тяжелых решений, потому, что они навсегда меняют психику человека. Мой ужин уже готов. Я прощаюсь с тобой до завтра. Спокойной тебе ночи.