Серафима. часть 2.

- И не было при ней больше ничего?
- Нет, Семён Семёныч, я, когда её принёс, потом специально туда вернулся, всё вокруг осмотрел.
- Как же она сюда добралась? Странно всё это. И нам теперь мороки с ней. Ещё и рация сломалась. Говоришь, она сказала, как её зовут?
- Сказала, что Серафимой зовут. Но, документов при ней нет.
- Так только до революции называли. Сколько же ей лет? И как, всё таки, она сюда попала?
- Нужно в город ехать, за врачом.
- Как же, в пятницу вечером, к чёрту на кулички, к какой-то сумасшедшей бабке, так тебе врач и поедет.
- А до понедельника она не дотянет, Семён Семёныч.
- Вася, я сам знаю, что не дотянет, а что делать? Её мы не довезём, до города, на нашей машине. Маша, как там старушка?
- Всё так же… непонятно… Пульс почти не прощупывается, дыхания почти нет, но жива. Каким чудом жива, непонятно! И ещё... очень странно… она холодная. Я ей градусник поставила. Так, на градуснике такой температуры нет. Ртуть вообще не поднялась. С такой температурой и таким пульсом не живут.
- Ох, не нравится мне всё это. Чует моё сердце, не к добру ты эту бабку нашёл, Вася.
- Семён Семёныч, ну, выжила из ума старушка, заблукала…
- Вася! Мне 65 лет, из них 45 лет я в лесах живу, много повидал и сердцу своему верю. Может, благодаря ему и живой до сих пор. И сейчас оно мне говорит – быть беде!
- А ваше сердце не говорит вам, что делать?
- Сынок, сердце предупреждает про опасность, а что делать, голова должна решать. Маша, а твое, женское сердце, ничего не говорит?
- Не знаю, дядь Сёма, только тут ещё одна странность…
- Какая, Маш?
- Платье.
- Платье?
- Да… не знаю, как сказать.
- Уж как есть, говори.
- Оно… не для старушки. Короче, молодёжное оно. Такой фасон девчонки носят, а не бабушки.
- Да, такое только женский взгляд подметит. Не к добру всё это.
- Семён Семёныч, может мы Бабу Ягу в лесу нашли?
- Хватит зубоскалить, Васёк. Надо думать, что теперь делать. Значит так, я пойду, попробую рацию починить, Маша пусть к ужину всё готовит, а ты с бабкой оставайся, вдруг она в себя придёт. Ну, или помрёт.
- Вот, весело.
- А у тебя есть предложения получше?!
 
Сознание вернулось к Серафиме так же мгновенно, как и покинуло. Абсолютно чистое и ясное. А вот тело, совсем отказалось ей подчинятся. Она попыталась подняться, но не смогла даже сесть. Огляделась. Какая-то изба, какая-то кровать. Последнее, что она помнила, это парня, с зелёными как лес глазами.
И вот, он снова перед ней.
- Бабушка, ты меня помнишь?
- Конечно помню, Царственный. Я всё помню.
- Как ты здесь… Кто царственный?!
- Ты. Имя твоё. Я тебе это говорила, перед тем как упасть.
- Да. Точно.
- А давным-давно, это было не имя, а титул. Басилевсами называли греческих и константинопольских царей.
- Бабушка, ты чего? Может тебе принести, что-то?
- Да, воды принеси, Василий. И не называй меня бабушкой! Зови Серафимой.
Он принёс кружку воды, помог ей сесть, и напиться. Она ослабла настолько, что не могла даже кружку в руках удержать.
- А раз имя у тебя такое, значит и слово твоё должно быть твёрдое, как у царей.
- Ба… Серафима…
- Не перебивай! Времени осталось мало. Я скоро умру. А ты должен дать мне слово.
- Вы лежите. Держитесь. Мы скоро за врачом съездим. Вас в больницу заберут.
- Я сказала, не перебивай! Не нужно никакого врача. И в больницу мне нельзя. Да и не доживу я. К утру умру. Мой срок подошёл. А ты должен мне слово дать.
- Какое?
- Царское. Крепкое. Ты должен выполнить мою последнюю волю.
- Какую?!
- Дай мне слово, что после моей смерти, сделаешь всё так, как я скажу. Даёшь?
От этого разговора у парня побежали по коже мурашки. На секунду он встретился с Серафимой глазами и уже не смог отвести взгляд. Там, в глубине её тёмных глаз плясали отблески неведомого огня. Потом, он не мог ответить себе на вопрос, сколько времени это длилось. Может несколько секунд, может минут, а может и часов. Ему хотелось смотреть на эти глаза вечно. К реальности его вернул резкий, как удар хлыстом, вопрос.
- Даёшь слово?
- Даю!
Серафима знала, что это её последний шанс умереть так, как она должна умереть. И она собрала, по капельке, весь огонь, оставшийся в жилах, и вложила его в последнее полыхание глаз.
- Хорошо. Если сделаешь всё, как я скажу, я отблагодарю тебя. А нарушишь своё слово, и проклятье падёт на тебя и весь твой род. Самое страшное, не выполнить обещание данное умирающему. Теперь скажи, где я?
- В лесничестве, в моём доме.
- Далеко от того места, где ты меня встретил?
- Нет, меньше километра.
- Хорошо. А кто из людей здесь есть ещё?
- Мой начальник, старший лесничий Семён Семёнович и моя жена Маша.
- Плохо. Они будут мешать тебе исполнить своё слово.
- Почему?
- Сейчас поймёшь. Когда я умру, ты должен отнести моё тело туда, где ты меня встретил. К тому бурелому. Положи тело на поваленные деревья, обложи сухими ветками и подожги.
- Но…
- Слушай внимательно. Когда костёр разгорится, уходи. Не медля уходи.
- Но, зачем? И лес? Он же загорится!
- Так нужно. Помни, ты пообещал. И слово твоё царское. А за лес не волнуйся, он не сгорит, я нашла хорошее место. А теперь дай мне ещё воды.
Слегка покачиваясь, как оглушённый, молодой лесник встал и пошёл наполнить кружку. В голове была только одна мысль: «Точно бабка из ума выжила»!
- Помни, ты слово умирающей дал! Нарушить его – страшный грех. – Услышал он голос Серафимы – И лучше никому не говори о нашем разговоре, даже жене!
Когда он вернулся, с полной кружкой, сознание снова покинуло Серафиму.
 
- Рацию я так и не починил – старый лесник ел не спеша, и говорил так же, словно размышляя в паузах, между словами. – Ты, Вася, завтра утром поедешь в город, за врачом. И в милицию заглянешь. Расскажешь там всё. Пусть они решают, что с ней делать дальше. И в магазин заедешь, я вот тебе список составил, что нам для рации нужно.
- И я тебе список составлю, что нам из продуктов купить. – Маша, как всегда ела быстро, словно куда-то опаздывала. Словно в этой глуши можно куда-то опоздать.
- Не доживёт она до утра – тихо сказал Вася.
- Что ты сказал? – старый лесник внимательно посмотрел на помощника.
- Говорю, кажется мне, не доживёт она до утра. – О том, что Серафима приходила в сознание, и о своём обещании Вася решил не говорить.
- Крестится надо, когда кажется. – Добродушно ответил Семён Семёнович и вернулся к еде и своим мыслям.
 
Маша обнаружила её мёртвой, когда проснулась утром. Сомнений в этом никаких не было. Пульса не было совсем, зеркальце не потело, а тело уже успело окоченеть.
- Теперь спешить некуда. Маша, найди ещё одну простынь. Завернём тело. Я схожу в погреб, настелю досок на землю, а потом мы с Васей отнесём туда труп.
- Дядь Сёма, труп будет лежать в погребе, вместе с продуктами?!
- Машенька, а что с ним делать? – вмешался Вася, хотя ему эта идея тоже не очень нравилась. – На этой жаре с телом через два часа такое будет…
- А нам нужно до понедельника продержаться. – После смерти старухи, старший лесничий точно знал, что ему делать, но плохие предчувствия, почему то не уходили и это его очень беспокоило. - Сейчас с телом не захотят возиться. Там, в милиции и в больнице, только дежурные. Скажут, мол, тело никуда не денется. В город поедем в воскресенье, после обед. Купим всё, что нужно. Переночуем у Васиных родителей и в понедельник, с утра заявим, куда следует.
- Да, дядь Сёма, только в погреб, за едой я ходить не буду, пока она там. Мне от неё не по себе было, даже когда она жива была.
- И мне тоже – тихо сказал Семён Семенович и посмотрел на покойницу.
Серафима лежала на кровати, вытянувшись как струна. Ореол рыжих волос, вокруг мёртвого лица, с впавшими щеками и обнажившимися в смертном оскале зубами, выглядел пугающе. Землистого цвета кожа, резко контрастировала с ярко-красным платьем. Особенно, сложенные на груди кисти рук, с тонкими, исхудавшими пальцами. А ещё, теперь всем бросался в глаза такого же цвета как платье, лак на ногтях.
- Знаете, - голос Маши слегка дрожал – я ведь ей руки не складывала и глаза не закрывала. Когда я зашла, она так и лежала, уже окоченевшая, холодная как камень.